Неточные совпадения
Около Веры Петровны Дронов извивался ласковой собачкой, Клим подметил, что нянькин внук
боится ее так же, как
дедушку Акима, и что особенно страшен ему Варавка.
Дедушке уж за семьдесят, но он скрывает свои года, потому что
боится умереть.
— Да ты не
бойся, Устюша, — уговаривал он дичившуюся маленькую хозяйку. — Михей Зотыч, вот и моя хозяйка. Прошу любить да жаловать… Вот ты не дождался нас, а то мы бы как раз твоему Галактиону в самую пору. Любишь чужого
дедушку, Устюша?
А сама — реву, сердце дрожмя дрожит,
боюсь дедушку, да и Варе — жутко.
Мне было ясно, что все
боятся матери; даже сам
дедушка говорил с нею не так, как с другими, — тише. Это было приятно мне, и я с гордостью хвастался перед братьями...
— Бабушка тебя
боится, она говорит — чернокнижник ты, а
дедушка тоже, что ты богу — враг и людям опасный…
— Своевольник он, совсем от рук отбился, даже
дедушку не
боится… Эх, Варя, Варя…
Ее муж бывал иногда как-то странен и даже страшен: шумел, бранился, пел песни и, должно быть, говорил очень дурные слова, потому что обе тетушки зажимали ему рот руками и пугали, что
дедушка идет, чего он очень
боялся и тотчас уходил от нас.
Она нисколько не
боялась дедушки, очень сожалела о нем и сама желала идти к нему.
После я узнал, что они
боялись дедушки.
Должно сказать, что была особенная причина, почему я не любил и
боялся дедушки: я своими глазами видел один раз, как он сердился и топал ногами; я слышал потом из своей комнаты какие-то страшные и жалобные крики.
Я сообщил моей сестрице, что мне невесело в Багрове, что я
боюсь дедушки, что мне хочется опять в карету, опять в дорогу, и много тому подобного; но сестрица, плохо понимая меня, уже дремала и говорила такой вздор, что я смеялся.
Видно, ты
боишься и не любишь
дедушку?» — «Маменька больна», — сказал я, собрав все силы, чтоб не заплакать.
Мать старалась ободрить меня, говоря: «Можно ли
бояться дедушки, который едва дышит и уже умирает?» Я подумал, что того-то я и
боюсь, но не смел этого сказать.
Всего больше я
боялся, что
дедушка станет прощаться со мной, обнимет меня и умрет, что меня нельзя будет вынуть из его рук, потому что они окоченеют, и что надобно будет меня вместе с ним закопать в землю…
Человек в зрелом возрасте, вероятно, страшится собственного впечатления: вид покойника возмутит его душу и будет преследовать его воображение; но тогда я положительно
боялся и был уверен, что
дедушка, как скоро я взгляну на него, на минуту оживет и схватит меня.
Дедушки я стал
бояться еще более.
Я снова начал ее уговаривать и разуверять и наконец, кажется, разуверил. Она отвечала, что
боится теперь заснуть, потому что
дедушку увидит. Наконец крепко обняла меня.
Мамаша мне сперва не поверила, а потом так обрадовалась, что весь вечер меня расспрашивала, целовала и плакала, и когда я уж ей все рассказала, то она мне вперед приказала: чтоб я никогда не
боялась дедушку и что, стало быть,
дедушка любит меня, коль нарочно приходил ко мне.
Тогда я пришла к мамаше и рассказала ей все про
дедушку, и как я сначала его
боялась и пряталась от него.
— Подожди, странная ты девочка! Ведь я тебе добра желаю; мне тебя жаль со вчерашнего дня, когда ты там в углу на лестнице плакала. Я вспомнить об этом не могу… К тому же твой
дедушка у меня на руках умер, и, верно, он об тебе вспоминал, когда про Шестую линию говорил, значит, как будто тебя мне на руки оставлял. Он мне во сне снится… Вот и книжки я тебе сберег, а ты такая дикая, точно
боишься меня. Ты, верно, очень бедна и сиротка, может быть, на чужих руках; так или нет?
— Послушай, чего ж ты
боишься? — начал я. — Я так испугал тебя; я виноват.
Дедушка, когда умирал, говорил о тебе; это были последние его слова… У меня и книги остались; верно, твои. Как тебя зовут? где ты живешь? Он говорил, что в Шестой линии…
Когда же я рассказала, то мамаша опять очень обрадовалась и тотчас же хотела идти к
дедушке, на другой же день; но на другой день стала думать и
бояться и все
боялась, целых три дня; так и не ходила.
Мамаша очень любила меня, и когда это говорила, то всегда меня целовала, а к
дедушке идти очень
боялась.
— Ноне народ вольный,
дедушка, — заметил кто-то из толпы мастеровых. — Это допрежь того
боялись барина пуще огня, а ноне что нам барин: поглядим — и вся тут. Управитель да надзиратель нашему брату куда хуже барина!
—
Дедушка, скажите откровенно, — попросила Анна, — скажите, испытывали вы страх во время сражений?
Боялись?
— Ой,
боюсь,
дедушка, что никогда…
Детишки не унимались, и, только видя, что «старый барин» зашевелился в лодке, и
боясь, что он причалит к берегу и поймает их, они бросились бежать с громким криком и озираясь на сердитого «
дедушку», который был не на шутку взбешен.
—
Дедушка, коли все тебе ведомо, ты, стало быть, знаешь, что Вяземский не погубит тебя, что он лежит теперь на дороге, изрубленный. Не его
боюсь,
дедушка,
боюсь опричников и холопей княжеских… ради пречистой богородицы,
дедушка, укрой меня!
Её —
боялись; говорили, что она знакома с нечистой силой, что ей послушны домовые, стоит захотеть ей, и корова потеряет удой, лошадь начнёт гонять по ночам
дедушка, а куры забьют себе зоба. Предполагалось, что она может и на людей пускать по ветру килы, лихорадки, чёрную немочь, сухоту.
Это была женщина сама с сильным характером, и никакие просьбы не могли ее заставить так скоро броситься с ласкою к вчерашнему дикому зверю, да и маленький сын беспрестанно говорил: «
Боюсь дедушки, не хочу к нему».
Илья подумал, что вот
дедушка Еремей бога любил и потихоньку копил деньги. А дядя Терентий бога
боится, но деньги украл. Все люди всегда как-то двоятся — сами в себе. В грудях у них словно весы, и сердце их, как стрела весов, наклоняется то в одну, то в другую сторону, взвешивая тяжести хорошего и плохого.
Покойный
дедушка, сколько я помню, был род бабушкина дворецкого. Он ее
боялся, как огня; однако, услышав о таком ужасном проигрыше, он вышел из себя, принес счеты, доказал ей, что в полгода они издержали полмиллиона, что под Парижем нет у них ни подмосковной, ни саратовской деревни, и начисто отказался от платежа. Бабушка дала ему пощечину и легла спать одна, в знак своей немилости.
Пожалуйте же, что там, на церемонии, происходит. По окончании поклонений и подарков, Петрусь тут же был посажен, и рука брадобрея, брившего еще
дедушку нашего, оголила бороду Петруся, довольно по черноте волос заметную; батенька с большим чувством смотрели на это важное и торжественное действие; а маменька пугались всякого движения бритвы,
боясь, чтобы брадобрей, по неосторожности, не перерезал горла Петрусю, и только все ахали.
— И не
боишься,
Дедушка? — спросил вдруг неожиданно для самого себя с жадным любопытством Стаканыч.
Говорит: «
Дедушка Архип, замолви за меня мужу словечко! Я, говорит, его люблю, только его нраву
боюсь. Может, он что думает на меня, так напрасно. Я его ни на кого не променяю. Я, говорит, ему всякое угождение сделаю, только бы он простил меня да не сердился».
Когда я на другой день пришел к
дедушке, у него в сенях висели две закрытые роевни с пчелами. Дед велел мне надеть сетку и обвязал мне ее платком по шее; потом взял одну закрытую роевню с пчелами и понес ее на пчельник. Пчелы гудели в ней. Я
боялся их и запрятал руки в портки; но мне хотелось посмотреть матку, и я пошел за дедом.
— Полно,
дедушка Магомет! — возразила я азартно, с вызовом, — разве есть что-либо, чего может
бояться Нина бек-Израэл, твоя любимая внучка!
Все гости столпились вокруг последнего. В полку знали Демона — лошадь Врельского, — и действительно никто еще не отваживался проскакать на нем. Все поэтому
боялись, что затея моего папы может окончиться печально. Молодая баронесса подняла на отца умоляющие глазки и тихо просила его изменить его решение. Только взоры
дедушки Магомета да юных Израила и Бэллы разгорались все ярче и ярче в ожидании отчаянно-смелого поступка отца.
Меня
дедушка Магомет любил исключительно. Я его тоже любила, и, несмотря на его суровый и строгий вид, я ничуть его не
боялась…
— А в поле зайчики бегают, — причитывала Ефимья, обливаясь слезами, целуя своего мальчика. —
Дедушка тихий, добрый, бабушка тоже добрая, жалосливая. В деревне душевно живут, бога
боятся… И церковочка в селе, мужички на клиросе поют. Унесла бы нас отсюда царица небесная, заступница-матушка!